В деревне у деда Ксени пасека: там пчелы плавают в раскаленном воздухе и норовят ужалить глупых людей, зачем-то вторгающихся в их яркий и суетной мир. Ксеня надевает шляпу с сеткой, натягивает толстые рукавицы, закрывается со всех сторон, спасаясь от пчел. Пчелы черными точками укрывают ее руки, мельтешат перед глазами и напоминают метель.
А метель, в свою очередь, напоминает Ксене пчел. Ксеня собирает волосы под шапку, укутывается шарфом, оставляя открытыми только глаза, неуклюже шевелит пальцами в варежках. Если не закрыться от снега, он жалит, как пчелы. "Он такой же, только белый," - думает Ксеня, переминаясь на остановке в ожидании автобуса.
В автобусе она продолжает переминаться, потому что там тоже мороз и льдинки на шарфе не тают. В изморози на окне кто-то выскреб "скоро лето", но Ксеня не особо верит этому кому-то, потому что у нее замерзли руки и нос. Она расчищает кружочек самого первого "о" и смотрит на дома вдоль дороги, считая кварталы, цепляясь взглядом за вывески, стремясь сократить предстоящие три остановки если не для стрелок на часах, то хоть для себя.
За мостом автобус выплевывает Ксеню в руки высокого парня в черном пальто. Парень ловит ее и аккуратно ставит на ноги, быстро засовывает руки в карманы, нахохливается и идет рядом с Ксеней к реке. Он долго смотрит в воду, не опуская плеч, прежде чем сказать единственную фразу, ради которой десять минут прождал Ксеню на морозе.
- Я влюбился. Нам надо расстаться.
Когда Ксеня не отвечает, он вздыхает и уходит с облегчением.
Через полчаса Ксеня выдирает ноги из снега и не замечает, как идет к остановке, как стоит, как заходит в автобус. Напротив ее лица в изморози неровный кружок, по обе стороны которого что-то было нацарапано. Скорое лето успело замерзнуть, а Ксеня успела о нем забыть. Она вообще успела забыть, что такое лето и что оно бывает. Только кружочек остался, в который она смотрит на дома и вывески, а они плывут мимо, размытые за стаями роящихся снежинок, как ульи в жару на пасеке.
Ксеня бы заглянула в ульи, но над ними слишком много пчел. К тому же, ей все равно. Ей жарко в тяжелом костюме, из-под шляпы на глаза стекает пот и она не видит смысла в сражении с жалящей черной метелью. Дед говорит, что она уже с полгода как не видит смысла ни в чем. Или просто не видит. Бродит по дому, шаркая то разношенными кедами, то грязными ногами, сидит часами на старой яблоне за огородом. До сих пор не ходила загорать и купаться - бледная, словно и не было никакого лета.
Впрочем, с тем, что лета не было, Ксеня и не спорит. Стоит на остановке, переминаясь, как год назад, на грязном снегу и быстро моргая тяжелыми ресницами. Снежинки в воздухе летают только вниз, а пчелы могу и вниз, и вверх, и мысль об этом занимает Ксеню все пять минут до прихода автобуса. Потому что если снежинки - это такие белые пчелы, то ульи у них должны быть сверху, чтобы они вылетали оттуда, собирали тепло по дороге к земле, а потом просачивались сквозь асфальт, сквозь землю, выходили бы с другой стороны теплые и летели вверх. "Когда теплый снег летит вверх - это как лето, только белое," - думает Ксеня, выдергивая зажатый дверью конец шарфа.
Она становится у окна и выскребает в изморози кружочек. Достает из кармана робко звякнувший телефон, смотрит на экранчик и улыбается тепло и немного безумно имени отправителя. Читает сообщение, все еще улыбаясь. Прячет телефон обратно в карман и понимает, что влюбилась.
У Ксени впереди еще две остановки: это целых семь минут. Она снимает одну варежку и водит ногтем по стеклу, выписывая рядом со своим кружочком "скоро лето". Вдруг кто-то еще не знает, что зима - это не навсегда.